3rd year rōnin
текст одного священника: тяжелый, надрывный, противоречивыйПосмотрели с Ириной четыре фильма Анджея Жулавски. Хотелось бы узнать о нем побольше. В сети почти ничего, так что буду очень признателен... Есть еще Кислевский, чей католицизм очевиден, здесь же, пожалуй, не столько католицизм, сколько русский православный экзистенциализм (знает ли об этом он сам?) – Достоевский, Шестов…
У героев два варианта (эту мысль высказала Ирина): либо смерть, либо гибель. Как в реальной жизни. Смерть как наивысший творческий акт художника, или гибель – как результат отказа от акта, попытки уклониться от него, как акт поневоле. Если жизнь – не творческий акт (рискованное преодоление себя, выход из себя), то смерти ты не удостаиваешься – тебя просто смывает волной. И тут интересный материал для медитаций к предстоящему Крещению, т.е. смерти и воскресению при жизни.
Если ты, живя, не умер и не стал после этого другим, как героиня Софии Марсо в «Верности» в момент венчания, то тебя смоет. Сильных судьба ведет, слабых – тащит, как это было ясно еще грекам. Или, по Евангелию, кто хочет сберечь душу свою – потеряет ее. «Христианство – это призыв «иди у умри» (Бонхёффер).
Смерть – единственная возможность остаться в живых. И это смерть – в любви (у Жулавски все – о любви, лишь ее он исследует, да это и единственный достойный исследования предмет). Любовь – слишком взрывоопасная смесь, чтобы ее мог позволить себе современный мир, потому он и заменил ее сексом, и здесь Жулавски тоже очень интересен: у него много сексуальных сцен, все наэлектризовано ими, но в них никакой эротики, а сквозит тот же трагизм. Та же пронзительность лебединой песни (лебединая песнь – напомню – это крик, который лебедь издает поневоле, при замерзании). «И есть только одна справедливость – справедливость детей» («Мои ночи прекраснее ваших дней»). Искалеченные дети, предпочитающие настоящую смерть ненастоящей жизни. Их накрывает волной, к которой они бегут, и это – вода крещения. Тех, кто не бегут – смывает.
Собственно, выбор между двумя формами самоубийства: творческим (сопротивление смерти, сопротивления греху, «миру») и бездарным (растворением во все перечисленном). Между любовью и нелюбовью, так как вся катастрофичность жизни обнаруживается у Жулавски именно через отношения мужчины и женщины. У него, как у Достоевского, все несчастны. «Бедные люди – пример тавтологии». Гениальный программист с отмирающим мозгом и его любовь – стриптизерша-ясновидящая, поруганная красота (а какой она еще может быть здесь?), а вокруг копошатся какие-то похотливые уроды, но в свете этой любви и этой красоты и они выглядят уже не уродами, а – бедными людьми, несчастными детьми…
И только в этой любви и являет Себя Любовь. Являет Себя как крест любящих. И секс перестает быть сексом, несет другое наполнение – личностное, а не животное, а значит – трагическое, крестное. Как секс на войне. Это секс с человеческим лицом, и потому он – чист, в нем нет ничего сексуального в общепринятом (и активно культивируемом, потому что это – деньги) смысле. В общем, мои ночи прекраснее ваших дней. Моя смерть живей вашей жизни. Это и есть христианство.
Первый раз я смотрел этот фильм в кинотеатре во время Московского фестиваля (89 г.), смотрел урывками, так как проваливался в сон. Это была первая пора моя неофитства и я тогда реально умирал (мне так казалось), сознание распадалось на куски и процесс этот казался неостановимым, было реально страшно. Не столько прелесть, сколько расстройство психики на религиозной почве. Ад вцепился в тебя, чтоб не выпустить, - как сказал мне один священник. Мне кажется, я понимаю, почему кончают с собой: психическое состояние абсолютно невыносимо, и нет никакого просвета, и это длится, длится, длится… Какие-то голоса, какие-то видения, морок, невозможность ни есть, ни спать, ни оставаться на одном месте. В общем, родовая травма при рождении в жизнь вечную, при несении епитимьи – одной из тех, которые любят налагать наши старцы, на приходящих впервые на исповедь … Все было обострено до крайности, все чувства, и на экране – ну, конечно же, разве может быть иначе? – проекция происходящего с тобой. Короче, чем-то, какими-то кусками, которые я не проспал (я не спал тогда сутками) меня этот фильм зацепил, я – пристрастен. Передайте любовь мою Софии Марсо и поклон Анджею Жулавски.
У героев два варианта (эту мысль высказала Ирина): либо смерть, либо гибель. Как в реальной жизни. Смерть как наивысший творческий акт художника, или гибель – как результат отказа от акта, попытки уклониться от него, как акт поневоле. Если жизнь – не творческий акт (рискованное преодоление себя, выход из себя), то смерти ты не удостаиваешься – тебя просто смывает волной. И тут интересный материал для медитаций к предстоящему Крещению, т.е. смерти и воскресению при жизни.
Если ты, живя, не умер и не стал после этого другим, как героиня Софии Марсо в «Верности» в момент венчания, то тебя смоет. Сильных судьба ведет, слабых – тащит, как это было ясно еще грекам. Или, по Евангелию, кто хочет сберечь душу свою – потеряет ее. «Христианство – это призыв «иди у умри» (Бонхёффер).
Смерть – единственная возможность остаться в живых. И это смерть – в любви (у Жулавски все – о любви, лишь ее он исследует, да это и единственный достойный исследования предмет). Любовь – слишком взрывоопасная смесь, чтобы ее мог позволить себе современный мир, потому он и заменил ее сексом, и здесь Жулавски тоже очень интересен: у него много сексуальных сцен, все наэлектризовано ими, но в них никакой эротики, а сквозит тот же трагизм. Та же пронзительность лебединой песни (лебединая песнь – напомню – это крик, который лебедь издает поневоле, при замерзании). «И есть только одна справедливость – справедливость детей» («Мои ночи прекраснее ваших дней»). Искалеченные дети, предпочитающие настоящую смерть ненастоящей жизни. Их накрывает волной, к которой они бегут, и это – вода крещения. Тех, кто не бегут – смывает.
Собственно, выбор между двумя формами самоубийства: творческим (сопротивление смерти, сопротивления греху, «миру») и бездарным (растворением во все перечисленном). Между любовью и нелюбовью, так как вся катастрофичность жизни обнаруживается у Жулавски именно через отношения мужчины и женщины. У него, как у Достоевского, все несчастны. «Бедные люди – пример тавтологии». Гениальный программист с отмирающим мозгом и его любовь – стриптизерша-ясновидящая, поруганная красота (а какой она еще может быть здесь?), а вокруг копошатся какие-то похотливые уроды, но в свете этой любви и этой красоты и они выглядят уже не уродами, а – бедными людьми, несчастными детьми…
И только в этой любви и являет Себя Любовь. Являет Себя как крест любящих. И секс перестает быть сексом, несет другое наполнение – личностное, а не животное, а значит – трагическое, крестное. Как секс на войне. Это секс с человеческим лицом, и потому он – чист, в нем нет ничего сексуального в общепринятом (и активно культивируемом, потому что это – деньги) смысле. В общем, мои ночи прекраснее ваших дней. Моя смерть живей вашей жизни. Это и есть христианство.
Первый раз я смотрел этот фильм в кинотеатре во время Московского фестиваля (89 г.), смотрел урывками, так как проваливался в сон. Это была первая пора моя неофитства и я тогда реально умирал (мне так казалось), сознание распадалось на куски и процесс этот казался неостановимым, было реально страшно. Не столько прелесть, сколько расстройство психики на религиозной почве. Ад вцепился в тебя, чтоб не выпустить, - как сказал мне один священник. Мне кажется, я понимаю, почему кончают с собой: психическое состояние абсолютно невыносимо, и нет никакого просвета, и это длится, длится, длится… Какие-то голоса, какие-то видения, морок, невозможность ни есть, ни спать, ни оставаться на одном месте. В общем, родовая травма при рождении в жизнь вечную, при несении епитимьи – одной из тех, которые любят налагать наши старцы, на приходящих впервые на исповедь … Все было обострено до крайности, все чувства, и на экране – ну, конечно же, разве может быть иначе? – проекция происходящего с тобой. Короче, чем-то, какими-то кусками, которые я не проспал (я не спал тогда сутками) меня этот фильм зацепил, я – пристрастен. Передайте любовь мою Софии Марсо и поклон Анджею Жулавски.